Клыпа Петр родился 23 сентября 1926 года в Брянске. Семья рано потеряла отца и подростка забрал к себе в дом его старший брат Николай, который был командиром в Красной армии и руководил музыкантским взводом 333-го стрелкового полка 6-й стрелковой дивизии. Петя Клыпа стал воспитанником взвода.
В 1939 году завершилась оккупация Польши советскими войсками и части стрелковой дивизии были размещены в Брест-Литовске для несения гарнизонной службы. Казармы полка были устроены в Брестской крепости.
В канун начала войны Петя со своим знакомым самовольно отлучился на стадион, по возвращению остался ночевать в казармах с братом и однополчанами. Разрывы снарядов разбудили товарищей. Подросток среагировал мгновенно. Он присоединился к бойцам.
Пете стали поручать опасные задания. Выполняя очередную разведку, Петя обнаружил в удаленном помещении крепости склад боеприпасов, благодаря чему наши бойцы получили серьезное подкрепление на несколько дней.
Командование над 333-м полком принял на себя старший лейтенант А.Потапов. Петя Клыпа стал связным, выполняя поручения Потапова: ходил в разведку на территории крепости, совершал вылазки к берегу Буга за водой. Однажды Петя обнаружил брошенный склад медикаментов, собрал и доставил в казармы ценный перевязочный материал и лекарства.
В подвалах крепости находились семьи бойцов, женщины и дети. Когда положение бойцов стало безнадежным, командиры приняли решение сдать в плен фашистам женщин и детей, рассчитывая на чудесное спасение. Пете предложили отправится вместе с ними, но тот наотрез отказался и принял решение воевать наравне со взрослыми товарищами.
В начале июля, когда боеприпасы почти закончились, командование решило предпринять отчаянную попытку прорыва к Западному острову. Прорыв провалился: большинство бойцов погибли или попали в плен. Лишь нескольким смельчакам повезло переплыть реку и прорваться сквозь окружение.
Несколько дней они бродили в лесу, пытаясь выбраться к военному городку. Обессиленные, они уснули на земле, а утром случилось страшное – их настигли и взяли в плен.
Один из чудом-выживших бойцов – Котельников Петр – вспоминал:
Мы, пятеро мальчишек — воспитанников полков из Брестской крепости, оказались в лагере в Бяла-Подляске. Володя Измайлов, с которым мы ходили вместе в пятый класс, и семиклассник Володя Казьмин числились в штате 44-го стрелкового полка, Петя Клыпа и Коля Новиков — ребята из музыкантского взвода 333-го стрелкового полка.
Казьмину и Клыпе было по пятнадцать лет, нам с Измайловым — по двенадцать. Ещё были Влас Донцов и Степан Аксенов — они окончили школу и через год должны были служить действительную, но в лагере Влас, который был комсомольцем, попросил нас не выдать его.
Мальчишек нашего возраста, вероятно, отпустили бы, как отпускали плененных в крепости женщин, но мы были в форме, которой так гордились, только уже без петлиц.
Лагерь представлял собой большой участок в поле на окраине города, огороженный высоким забором из колючей проволоки; через сто-двести метров стояли вышки с пулеметами. В темное время территория освещалась прожекторами. К проволочному заграждению было запрещено приближаться даже днем. По тем, кто подходил к проволоке или пытался сделать подкоп, охранники открывали огонь без предупреждения.
Военнопленные сюда прибывали тысячами, и их продолжали вести колонну за колонной.Вероятно, это было что-то вроде пересыльного пункта.
В лагере также находились уголовники, бывшие заключенные. Они собирались в группы и, случалось, издевались над пленными. Колючая проволока разбивала лагерь на сектора, перейти из одного в другой было нельзя…
Мы обратили внимание, что ежедневно небольшие группы пленных из тех, кто покрепче, по 10—15 человек выводят на работы. Пытались к ним пристроиться, но на пропускном пункте нас прогоняли. Однажды мы прознали, что немцы будут куда-то выводить большую колонну…
Отобранных пленных сосредоточили возле проходной. Немцы зачитывали списки фамилий, несколько раз пересортировывали, люди переходили из группы в группу, пока, наконец, не определились человек 100—150, которых построили в колонну.
Многие в этой колонне были одеты по гражданке. Куда поведут, никто не знал — могли в Германию, могли и на расстрел, — но мы решили, будь что будет, и пристроились к группе. В лагере долго не протянули бы: не знаю, как потом, а тогда на сутки давали 200-граммовую баночку несоленой перловой каши, и то не на всех хватало. На тридцатиградусной жаре мучила жажда.
Каждое утро собирали на повозку умерших. Колонну повели в сторону Бреста. Оказалось, это были заключенные Брестской тюрьмы, которых немцы поначалу отправили в лагерь. К группе пристроились не одни мы. Переодетый в гражданское старшина нашего взвода Кривоносов или Кривоногов улучил момент нас окликнуть и попросил не выдавать.
Согласно нашему с ребятами плану, мы рассчитывали, проходя через какой-нибудь населенный пункт, отстать от колонны и спрятаться. Но с проселочных дорог нас быстро вывели на мощенный булыжником прямой брестский тракт и без привалов сопроводили в тюрьму.
В камеры никого не загоняли, все двери оставались открыты, и перемещение внутри здания и во дворе было свободным. В проемах между лестничными маршами остались натянуты металлические сетки — некоторые устроились на них отсыпаться.
В тюремном дворе стояла колонка, мы её облепили и никак не могли напиться. Коле Новикову стало плохо, опухли руки, ноги, лицо. Старшие советовали меньше пить, а как было удержаться?
К ограде подходили местные жители, искавшие родных, чтобы передать еду и одежду. Даже если не находили своих, все равно отдавали принесенное за ограду. Мы пробыли в тюрьме четверо суток. За это время удалось переодеться. Латаные штаны и рубахи не по росту превратили нас в деревенских оборванцев. В отличие от лагеря, в тюрьме не кормили вообще. Грязные, исхудалые, мы еле переставляли ноги.
На второй-третий день людей начали выпускать. По списку вызывали на проходную, давали несколько сухарей и отпускали на все четыре стороны. Когда дошла очередь до нас, народу в тюрьме оставалось совсем немного.
Принялись врать осматривавшему камеры офицеру, что мы из соседней деревни, принесли заключенным хлеб и за это сами попали за решетку. Немец поверил и вывел на проходную. Вроде сил не было, но за воротами помчались так, как в жизни не бегали, — пока немцы не передумали.
Собрались за собором и стали решать, что делать дальше. Петя Клыпа предложил идти по адресу его брата Николая, полкового дирижера, чья жена Аня, скорее всего, оставалась в городе. На улице Куйбышева нашли Аню и ещё несколько командирских жен. Пару дней восстанавливали здесь силы и думали, как пробраться к линии фронта.
Услышали, что на Пушкинской, в сторону переезда, немцы открыли детский приют. Ане самой было нечего есть, где уж кормить нашу ораву, и мы решили оформиться в казенное заведение.
Администрация в приюте была русская. Записали фамилии, показали кровати и поставили на довольствие — нам того и надо. Пробыли здесь дней десять. Еврейским детям потом нашили желтые латы, а для нас режим был свободный, весь день предоставлены сами себе.
Болтались по городу, приходили только кушать (картошка с килькой) и ночевать. На чердаке нашли спортинвентарь, много разного барахла и, главное, ящики с мылом — чрезвычайный дефицит. Перетаскали это мыло Ане Клыпе.
Прошел слух, что старших детей будут увозить в Германию, а остальным улучшат питание, чтобы брать кровь. Мы решили: пора уходить.
Шоссейные дороги были забиты, и мы шли проселочными, держа направление на восток. Стоял август, на придорожном поле женщины жали серпами жито. Окликнули одну, попросили попить. Она дала водички и кислого молока, расспросила, кто такие.
Мы рассказали правду: были в крепости, потом в лагере, а теперь идем к линии фронта. Женщина предложила: «Дело к вечеру, пойдем-ка к нам в Саки, это всего километр-два». Звали её Матрена Галецкая, жила с мужем, детьми и старенькой матерью на самой окраине села. Мы помогли накопать картошки, с удовольствием поужинали и улеглись на сеновале.
Утром хозяйка опять накормила. Соседи тоже принесли кое-что из продуктов, мы растолкали что за пазуху, что в сумку и продолжили путь. Тетка Матрена на прощание сказала: «Будет тяжело, возвращайтесь». Так и вышло: в дороге я заболел и вернулся в деревню. И мальчишки вернулись, всех разобрали по семьям как рабочую силу. Петю взяла сама Матрена, Колю Новикова — соседи, Измайлова — родственники Матрены с хутора.
А я был маленький, работник никудышный — никто и не брал. Пару недель жил с Петей у Матрены. Потом пришла соседка Настасья Зауличная: «Ладно, будет у нас гусей пасти и за дитями посмотрит, когда я в поле», — переселила к себе. Осенью 1942-го Петя Клыпа и Володя Казьмин пошли искать партизан, дошли до Несвижа, там попали в облаву и были отправлены на хозяйство в Германию. Колю Новикова тоже вывезли как «арбайтера». А я оставался в Саках…
Петр Клыпа в Германии батрачил у местного крестьянина и был освобожден американцами в 1945 году, передан советским войскам и в ноябре вернулся в родной Брянск.
К сожалению, не определившись в мирной жизни, Петр Клыпа, встал на преступный путь, совершал разбойные нападения и в 1949 году был осужден за бандитизм и спекуляцию на 25 лет.
Но счастливый случай вмешался в судьбу Петра Клыпа. Писатель Смирнов, который активно разыскивал участников сражений в Брестской крепости разыскал и Петра, отправил ему письмо и получил ответ от Клыпа о его готовности рассказать всё, что он знает и помнит о том страшном времени. Писатель добился помилования и освобождения Петра Клыпа в 1955 году. Петр вернулся к себе на родину, женился, обзавелся детьми, устроился на работу.
Скончался Петр Клыпа в 1983 году.