Павел Степанович Нахимов не стремился стать знаменитым. Он был удивительно скромным человеком, настолько, что не хотел позировать художникам, даже великому Айвазовскому. Именно поэтому мы знаем его только по изображениям в профиль.
Будущий адмирал родился под Смоленском 23 июня 1802 года. В возрасте 13 лет он поступил в Морской корпус. Cпустя три года он получил первый офицерский чин. О том, каким был молодой Нахимов можно судить по одному случаю. Он произошел, когда он ещё лейтенантом служил на фрегате «Крейсер».
Павел Степанович разговаривал со своим другом Завалишиным, который стоял на вахте. Послышался крик: «Человек за бортом!» Оказалось, что с корабля упал матрос Егоров. Нахимов, не теряя времени, сел в шлюпку и отправился его спасать. Однако он опоздал. Моряк ушел под воду как раз в тот момент, когда помощь была уже совсем близко. Волны были такими большими, что Нахимову и его спутникам лишь чудом удалось вернуться обратно.
Нахимов мог лишь догадываться, что впереди ему предстоят куда более серьезные испытания. В 1827 году балтийскую эскадру под командованием Логина Петровича Гейдена отправили в Средиземное море. Назревала очередная русско-турецкая война. Согласно Лондонской конвенции, подписанной Россией, Англией и Францией, страны-союзницы оставляли за собой право действовать так, как они сочтут нужным, если Османская империя не признает Грецию автономной.
Нахимов служил на флагмане – линейном корабле «Азов». Своими впечатлениями и соображениями он делился с другом – Михаилом Рейнеке. В одном из писем товарищу он довольно подробно описывает ход экспедиции. Из-за штормов и противных ветров Атлантики русская эскадра долго не могла дойти до Средиземного моря. Впрочем, и после Гибралтара благоприятного ветра не было.
Спустя два месяца пути русские корабли встретилась у острова Занте с союзниками-англичанами. Британской эскадрой командовал вице-адмирал Кодрингтон. Там Гейден узнал последние новости. Обстановка была тревожной. Греки жаловались на «неистовства» Ибрагима-паши. Вскоре пришел и французский флот.
Несмотря на все старания союзников, турки отказывались вступать в какие-либо переговоры. «Оставалось одно средство, – пишет Нахимов, – войти в Наваринскую гавань и через грозное присутствие соединенных эскадр предупредить кровопролитие». Однако это единственное средство не подействовало.
Кодрингтон, старший среди начальства союзников по званию, отдал распоряжение об атаке. Позже Нахимов писал, что вход в Наваринскую бухту казался многим сумасбродством. Турецкий флот занимал там весьма удобное положение, и было ясно, что он сможет диктовать свою волю противнику.
Французская эскадра задержались, поэтому русским пришлось идти под выстрелами левой турецкой линии к своей позиции. К тому же всё застилали клубы дыма. Но вернем слово самому Павлу Степановичу «В это время мы выдерживали огонь шести судов и именно всех тех, которых должны были занять наши корабли. О, любезный друг! Казалось, весь ад разверзся перед нами! Не было места, куда бы не сыпались книппели, ядра и картечь. И ежели бы турки не били нас очень много по рангоуту, а били все в корпус, то я смело уверен, что у нас не осталось бы и половины команды. Надо было драться истинно с особенным мужеством, чтоб выдержать весь этот огонь и разбить противников».
Позже Нахимов удивлялся, что ему вообще в том бою удалось уцелеть. За участие в Наваринском сражении Нахимов был произведен в капитан-лейтенанты и награжден Георгиевским крестом 4 степени.
В мирное время Нахимов стал командиром фрегата «Паллада», который строился на Охтенском адмиралтействе. В ходе работ он вносил свои предложения, которые часто оказывались очень дельными. Позже это судно станет знаменитым благодаря книге И. А. Гончарова. Спустя несколько лет Нахимова перевели на Черноморский флот, с которым теперь его имя стало связано неразрывно.
Дипломатические отношения с Турцией были прекращены ещё в мае 1853 года. Уже в начале осени севастопольской эскадрой был высажен десант на Кавказе, а в октябре Россия заняла дунайские княжества, которые до этого принадлежали Османской империи. 1 ноября война официально была объявлена.
Первым большим актом войны на Черном море стал Синопский бой. Он же – по странному совпадению – стал последним большим сражением парусного флота. Незадолго до Синопа Нахимов получил письмо от Владимира Алексеевича Корнилова, который тогда командовал Черноморским флотом: «Поздравляю вас с новой звездой, желаю победы». Его пожелание сбылось.
За две недели до сражения Нахимов дал приказ, где, в частности, было написано: «Не распространяясь в наставлениях, я выскажу свою мысль, что в морском деле близкое расстояние от неприятеля и взаимная помощь друг другу есть лучшая тактика». После тяжелого осеннего шторма русская эскадра подошла к Синопу, где в то время стоял турецкий флот под защитой береговых батарей. Нахимов, ожидая подкрепления, ограничился блокадой порта. Если уж бить, то бить наверняка. Когда к Нахимову подошел отряд Новосильского, он принял решение атаковать.
18 ноября 1853 года было пасмурно и сыро. Накрапывал мелкий дождик. Ветер для Нахимова был неблагоприятным, однако с самого утра началась боевая подготовка. В полдень сражение началось. Турки открыли огонь первыми. Две колонны русских кораблей под обстрелом заняли свои места по диспозиции и лишь тогда начали отвечать.
В два часа дня с русской эскадры заметили отряд пароходов под командованием вице-адмирала Корнилова. Они сразу же включились в дело. Пароходы помогали захватывать оставшиеся турецкие суда, а к ночи – транспортировали поврежденные в бою корабли, которые нужно было отвести подальше от берега.
Турецкий флот горел. От береговых батарей ничего не осталось. Победа была полной. Среди пленных, захваченных в Синопском сражении оказался раненный в ногу Осман-паша, турецкий вице-адмирал. Его нашли в полубессознательном состоянии. Позже он рассказал, что его ограбили собственные подчиненные.
«Битва славная, выше Чесмы и Наварина», – напишет позже в частном письме Корнилов. За эту победу Нахимов был награжден орденом св. Георгия 2 степени. Уничтожение турецкого флота не могло остаться без последствий. Некоторые полагали, что после этого союзники откажут Турции в поддержке, но всё произошло ровно наоборот.
Союзный флот Англии и Франции вошел в Черное море, и в апреле 1854 года Россия вступила в войну с обеими странами.
Дела в Севастополе шли плохо. Князь Меньшиков мало заботился об организации обороны, считая, что высадка противника невозможна, и не давал ничего сделать другим. Дело доходило до абсурда. Так Корнилов строил башню у рейда за собственный счет.
Нахимов старался изменить ситуацию. Но не только военные заботы тревожили его. Его беспокоила клевета. Начали распространяться слухи, будто Корнилов и Нахимов крупно переругались. Эти сведения дошли даже до Петербурга. В те непростые дни Павел Степанович писал своему другу Михаилу Рейнеке о Корнилове, что «он только один после покойного адмирала <Лазарева> может поддержать Черноморский флот и направить его к славе; я с ним в самых дружеских отношениях, и, конечно, мы достойно друг друга разделим предстоящую нам участь». Более того, именно Нахимов уговаривал Корнилова взять командование на себя.
После сокрушительного поражения на Альме стало ясно, что Севастополь находится в большой опасности. И Корнилов предложил атаковать вражеский флот, используя самые отчаянные средства: брандеры, абордаж. В ответ ему предложили… затопить суда на рейде. Несмотря на отчаянные возражения Корнилова, идею поддержал Меньшиков. Приказ о затоплении пришлось подписать Нахимову.
Севастополь вовсе не был готов к осаде. Укрепления были лишь на берегу, ведь никто не рассчитывал, что город когда-нибудь станут блокировать с суши. Спасла его лишь нерешительность союзников и предложение умирающего французского маршала Сент-Арно напасть с южной стороны. Вскоре в городе стало не хватать воды, мяса, корма для скота. Купить еду на рынке можно было лишь с трудом и за большие деньги.
5 октября 1854 года погиб Корнилов. «Я не знаю, что будет с Севастополем без него – и на флоте, и в деле на берегу», – в тот же день писал Нахимов. Это было начало конца, и Павел Степанович понимал это, как никто. С этого времени стали рассказывать об отчаянной храбрости Нахимова. Друзья вице-адмирала очень тревожились и просили его быть осторожней.
Нахимов оставлял эти советы без внимания. Он понимал, что нет у него никакой власти, что решения принимает не он. Генерал Остен-Сакен в свое время выбрал себе помощником Нахимова, но Меньшиков не дал провести даже это назначение официально, хотя должность нельзя было назвать завидной.
Однако эти обстоятельства не мешали Павлу Степановичу активно участвовать в обороне. Нахимов все время находился на бастионах. Помимо этого он успевал ещё заботиться о раненых. К тем, чье состояние вызывало у него особое беспокойство, он мог специально пригласить профессора Пирогова.
В феврале 1855 года ситуация изменилась: Нахимов стал начальником Севастопольского порта, а в конце весны его произвели в адмиралы.
Одним из важных дел, осуществленных тогда Нахимовым, можно назвать постройку временного моста через Южную бухту, через который отправляли людей и возили боеприпасы на Малахов курган.
Нахимов со своими соратниками отбивал штурм Малахова кургана и Корабельной стороны 6 июня. 28 июня 1855 года, накануне собственных именин, Нахимов был смертельно ранен в голову на Малаховом кургане. Последними словами, произнесенными им сознательно, были: «Как ловко стреляют». Скончался он на третий день после ранения, не приходя в себя.
Нахимов не сохранил свою единственную тайну. Хотя, может, это была не тайна, а секрет Полишинеля. Раскрыл эту тайну один из его учеников, участник Крымской войны, «беспокойный адмирал» Григорий Иванович Бутаков: «Ни Нахимов, ни Корнилов не родились, а сделались Нахимовым и Корниловым, сделались потому, что постоянно посвящали себя всеми силами прежде службе, а потом себе, а не прежде себе, а потом службе; и никакие преграды, никакие огорчения, неизбежные в быту человеческом, не могли отклонить их во всю жизнь от этого пути».
Мария Пронченко